Уже давно стемнело. Я удобно сидел в кресле, читал том М. Е. Салтыкова-Щедрина и время от времени посматривал в окно. За ним косо и стремительно падал снег. Ветер рвал обвивавшие балкон голые плети дикого винограда.
“Даже свой брат пискарь – и тот, как увидит, что он комара изловил, целым стадом так и бросятся отнимать,- писал Н. Щедрин.- Отнимут и начнут друг с дружкой драться, только комара задаром растреплют… Кажется, что может быть глупее уды? Нитка, на нитке крючок, на крючке – червяк или муха надеты… Да и надеты-то как?.. в самом, можно сказать, неестественном положении! А между тем, именно на уду всего больше пискарь и ловится!
Отец-старик не раз его насчет уды предостерегал. “Пуще всего берегись уды! – говорил он: потому, что хоть и глупейший это снаряд, да ведь с нами, пискарями, что глупее, то вернее. Бросят нам муху, словно нас же приголубить хотят; ты в нее вцепишься – ан в мухе-то смерть!” “sup1;
Все у него правильно, думал я. И как друг у друга эта рыбешка поживу отнимает, и про удочку – она для пескаря действительно страшнее всего. Наверно, и “просвещенные, умеренно-либеральные” были такими же – жили дрожали и умирали дрожали. А все ли они вывелись? Может, где-нибудь дожили до наших дней?
Около полуночи позвонил Антон Антонович.
– В три часа заеду за тобой,- сказал он.- Во Владимирскую область отправимся. Мотыля купил и на твою долю. Будь готов!
Откровенно говоря, ехать не хотелось – звонок был совершенно неожиданным, а на отдых оставалось мало времени. И все же я согласился и стал собираться. Это заняло всего несколько минут: главное – снасти – у меня всегда в походном порядке. Без четверти три будильник поднял меня с кровати. А в восемь часов юркий “рафик” остановился около деревни Устье. Здесь в Клязьму впадает Колокша – цель нашего путешествия.
Берега ее густо заросли тальником, его завалил выпавший накануне пушистый снег. Мы вывалились из “рафика” прямо на тропку, тянувшуюся через тальник. Ее проторили какие-то удильщики, шедшие впереди нас.
Я ловил на мормышку – она всегда приносит успех. Однако в этот раз, несмотря ни на какие ухищрения, вскоре стало ясно: и плотва, и язь, за которыми мы приехали, объявили забастовку. Поэтому я решил поохотиться за пескарями.
Помазав торец глубомера маслом, опустил его в лунку, несколько раз ударил о дно, а подняв, увидел песчинки. Подо мной мелко – всего метр. Затем нашел на берегу брошенный кем-то шест, опустил его под лед и стал ворошить донный грунт.
Едва мормышка достигла его, кивок резко согнулся, и в моих руках оказалась скромная рыбка. Вторая поклевка последовала вскоре же, следующая – минуты через две, а четвертая оказалась последней. Во второй и третьей лунках все повторилось. Значит, пескарь зимой, как и Летом, идет на “дорожку” – полоску взмученной воды.
Я сверлил лунки в таких местах, где можно было проверить предположение, что пескарь стоит там, где течение очень слабое,- на таком удалении от берега, где оно лишь начинается. И не удивительно: в стоячей воде эта рыба жить не любит, а на сильном течении, да еще зимой, ей трудно удержаться.
– Значит, пескарями пробавляешься? – подходя, спросил Антон Антонович.
– А ты чем?
Он открыл чемодан. В нем лежало три плотвички и подъязок.
Только за час до отъезда он спохватился и начал ловить в моих лунках, но пескарь уже переставал клевать. Садясь в “рафик”, он сказал:
– Кому они нужны, эти пескари? Лучше пустым возвращаться.
Я ничего не ответил: зачем в огонь подливать масла? Вам же скажу: пескарь вполне заслуживает внимания, хотя и небольшая рыба: в длину достигает 22 см, а обычно – 15 см, вес-до 80 т. Спинка у него зеленовато-бурого цвета, бока и брюшко – серебристые, покрытые черноватыми или синеватыми пятнышками. Хвостовой и спинной плавники в темных точках, остальные – серые. Благодаря такой “внешности” его трудно увидеть на фоне речного дна. Рот у него обращен книзу, с углов свисает по усику.
___________
¹ Сказки. Л., 1939.
